Неточные совпадения
— Да про
убийство это я и прежде твоего слышал и этим
делом даже интересуюсь… отчасти… по одному случаю… и
в газетах читал! А вот…
Он одно
дело, прошлого года, такое об
убийстве разыскал,
в котором почти все следы были потеряны!
— Вам следует подать объявление
в полицию, — с самым деловым видом отвечал Порфирий, — о том-с, что, известившись о таком-то происшествии, то есть об этом
убийстве, — вы просите,
в свою очередь, уведомить следователя, которому поручено
дело, что такие-то вещи принадлежат вам и что вы желаете их выкупить… или там… да вам, впрочем, напишут.
Он сам это все передавал слово
в слово Софье Семеновне, которая одна и знает секрет, но
в убийстве не участвовала ни словом, ни
делом, а, напротив, ужаснулась так же, как и вы теперь.
— Да ты что же! — крикнул вдруг Разумихин, как бы опомнившись и сообразив, — да ведь красильщики мазали
в самый
день убийства, а ведь он за три
дня там был? Ты что спрашиваешь-то?
Он был с нею
в Государственной думе
в тот
день, когда там слушали запрос об
убийствах рабочих на Ленских промыслах.
— Из этого
дела можно состряпать уголовный процесс с политической подкладкой, и на нем можно хапнуть большие деньги. Я — за то, чтоб разворовали деньги и — успокоились. Для этого необходимо, чтоб Безбедов сознался
в убийстве. Как вы думаете — был у него мотив?
«Прожито полжизни. Почему я не взялся за
дело освещения
в печати
убийства Марины? Это, наверное, создало бы такой же шум, как полтавское
дело братьев Скритских, пензенское — генеральши Болдыревой,
дело графа Роникер
в Варшаве… «Таинственные преступления — острая приправа пресной жизни обывателей», — вспомнил он саркастическую фразу какой-то газеты.
— Мой вопрос — вопрос интеллигентам вчерашнего
дня: страна —
в опасном положении. Массовое
убийство рабочих на Ленских промыслах вновь вызвало волну политических стачек…
В другой раз он попал на
дело, удивившее его своей анекдотической дикостью. На скамье подсудимых сидели четверо мужиков среднего возраста и носатая старуха с маленькими глазами, провалившимися глубоко
в тряпичное лицо. Люди эти обвинялись
в убийстве женщины, признанной ими ведьмой.
Через несколько
дней Самгин убедился, что
в Москве нет людей здравомыслящих, ибо возмущенных
убийством министра он не встретил. Студенты расхаживали по улицам с видом победителей. Только
в кружке Прейса к событию отнеслись тревожно; Змиев, возбужденный до дрожи
в руках, кричал...
«Там он исповедовался, либеральничал, а здесь довольствуется встречами у Дронова, не был у меня и не выражает желания быть. Положим, я не приглашал его. Но все-таки… — И особенно тревожило что-то недосказанное
в темном
деле убийства Марины. — Здесь он как будто даже избегает говорить со мной».
«Да, эта бабища внесла
в мою жизнь какую-то темную путаницу. Более того — едва не погубила меня. Вот если б можно было ввести Бердникова… Да, написать повесть об этом
убийстве — интересное
дело. Писать надобно очень тонко, обдуманно, вот
в такой тишине,
в такой уютной, теплой комнате, среди вещей, приятных для глаз».
Он сильно изменился
в сравнении с тем, каким Самгин встретил его здесь
в Петрограде: лицо у него как бы обтаяло, высохло, покрылось серой паутиной мелких морщин. Можно было думать, что у него повреждена шея, — голову он держал наклоня и повернув к левому плечу, точно прислушивался к чему-то, как встревоженная птица. Но острый блеск глаз и задорный, резкий голос напомнил Самгину Тагильского товарищем прокурора, которому поручено какое-то особенное расследование темного
дела по
убийству Марины Зотовой.
— Ты — глуп, Дронов, — возразил Тагильский, как будто трезвея, и, ударяя ладонью по ручке кресла, продолжал: — Если рядом со средневековым процессом об
убийстве евреями воришки Ющинского, убитого наверняка воровкой Чеберяковой, поставить на суде
дело по
убийству Зотовой и привлечь к нему сначала
в качестве свидетеля прокурора, зятя губернатора, — р-ручаюсь, что означенный свидетель превратился бы
в обвиняемого…
Дело Виктора Васильича по
убийству артистки Колпаковой должно было разбираться
в летнюю сессию узловского окружного суда.
Если под революцией понимать совершаемые
в известный исторический
день насилия,
убийства, кровопролития, если понимать под ней отмену всех свобод, концентрационные лагеря и пр., то желать революции нельзя и нельзя ждать от нее явления нового человека, можно только при известных условиях видеть
в ней роковую необходимость и желать ее смягчения.
Мы слышали, как обвинение само засвидетельствовало, что до самого последнего
дня, до сегодня, до
дня суда, колебалось обвинить подсудимого
в полной и совершенной преднамеренности
убийства, колебалось до самого этого рокового „пьяного“ письма, представленного сегодня суду.
И таков ли, таков ли был бы я
в эту ночь и
в эту минуту теперь, сидя с вами, — так ли бы я говорил, так ли двигался, так ли бы смотрел на вас и на мир, если бы
в самом
деле был отцеубийцей, когда даже нечаянное это
убийство Григория не давало мне покоя всю ночь, — не от страха, о! не от одного только страха вашего наказания!
А я отвечу на это, что уж если замыслил такое
убийство, да еще по плану, по написанному, то уж наверно бы не поссорился и с приказчиком, да, может быть, и
в трактир не зашел бы вовсе, потому что душа, замыслившая такое
дело, ищет тишины и стушевки, ищет исчезновения, чтобы не видали, чтобы не слыхали: „Забудьте-де обо мне, если можете“, и это не по расчету только, а по инстинкту.
Приходит
день замышленного Смердяковым
убийства, и вот он летит с ног, притворившись,
в припадке падучей болезни, для чего?
Но было ли, было ли это
убийство в самом
деле, взываю я к вам снова и снова из глубины души моей!
На другой же
день после
убийства нашли его на дороге, при выезде из города, мертво пьяного, имевшего
в кармане своем нож, да еще с запачканною почему-то
в крови правою ладонью.
Он участвовал
в убийстве Павла, будучи молодым семеновским офицером, и потом был замешан
в непонятное и необъясненное
дело Сперанского
в 1812 году.
После
убийства Александра II, с марта 1881 года, все московское дворянство носило год траур и парикмахеры на них не работали. Барские прически стали носить только купчихи, для которых траура не было. Барских парикмахеров за это время съел траур. А с 1885 года французы окончательно стали добивать русских мастеров, особенно Теодор, вошедший
в моду и широко развивший
дело…
В нашей семье нравы вообще были мягкие, и мы никогда еще не видели такой жестокой расправы. Я думаю, что по силе впечатления теперь для меня могло бы быть равно тогдашнему чувству разве внезапное на моих глазах
убийство человека. Мы за окном тоже завизжали, затопали ногами и стали ругать Уляницкого, требуя, чтобы он перестал бить Мамерика. Но Уляницкий только больше входил
в азарт; лицо у него стало скверное, глаза были выпучены, усы свирепо торчали, и розга то и
дело свистела
в воздухе.
Когда я кончил читать, умные глаза Андрусского глядели на меня через стол. Заметив почти опьяняющее впечатление, которое произвело на меня чтение, он просто и очень объективно изложил мне суть
дела, идеи Нечаева,
убийство Иванова
в Петровском парке… Затем сказал, что
в студенческом мире, куда мне придется скоро окунуться, я встречусь с тем же брожением и должен хорошо разбираться во всем…
В это время
в тюрьме содержалась также женщина свободного состояния Гаранина, подозреваемая
в убийстве мужа; она тоже сидела
в темном карцере и получала горячую пищу через два
дня в третий.
Началось
дело о побеге, заглянули
в статейный список и вдруг сделали открытие: этот Прохоров, он же Мыльников,
в прошлом году за
убийство казака и двух внучек был приговорен хабаровским окружным судом к 90 плетям и прикованию к тачке, наказание же это, по недосмотру, еще не было приведено
в исполнение.
Наибольшее число
дел в 1889 г. дали побеги — 70 %, затем
убийства и вообще прикосновенность к
убийству — 14 %.
«Торговое
дело» и «Торгово-комиссионный склад» — так называется эта скромная лавочка
в сохранившихся у меня печатном и рукописном прейскурантах — принадлежит ссыльнопоселенцу Л., бывшему гвардейскому офицеру, осужденному лет 12 тому назад Петербургским окружным судом за
убийство.
Слишком долго рассказывать преступление этого парня; оно же и не идет к
делу. [Лицейский врач Пешель обозначен
в рукописи Пущина только буквою «П.». Лицейский служитель Сазонов за два года службы
в Лицее совершил
в Царском Селе 6 или 7
убийств.]
— До начальника губернии, — начал он каким-то размышляющим и несколько лукавым тоном, —
дело это, надо полагать, дошло таким манером: семинарист к нам из самых этих мест, где
убийство это произошло, определился
в суд; вот он приходит к нам и рассказывает: «Я, говорит, гулял у себя
в селе,
в поле… ну, знаете, как обыкновенно молодые семинаристы гуляют… и подошел, говорит, я к пастуху попросить огня
в трубку, а
в это время к тому подходит другой пастух — из деревни уж Вытегры; сельский-то пастух и спрашивает: «Что ты, говорит, сегодня больно поздно вышел со стадом?» — «Да нельзя, говорит, было: у нас сегодня ночью у хозяина сын жену убил».
Обыкновенные разорения, самоубийства,
убийства и разные другие causes ce/le/bres [Громкие судебные
дела (фр.).] не должны идти
в счет, как слишком нормальные явления.
Ведь как бы ни был ограничен их разум, но все-таки должны же они были понимать, что такая жизнь была самым настоящим поголовным
убийством — только медленным, изо
дня в день.
И удивительное
дело, воспоминание об
убийстве дворника не только не было ему неприятно, но он по нескольку раз
в день вспоминал его.
Она стала расспрашивать Махина о подробностях и о том, как, почему произошла такая перемена
в Пелагеюшкине, и Махин рассказал то, что он слышал от Степана о последнем
убийстве, и как кротость, покорность и бесстрашие смерти этой очень доброй женщины, которую он последнюю убил, победили его, открыли ему глаза и как потом чтение Евангелия докончило
дело.
—
Убийство, конечно, вещь обыкновенная, это, можно сказать, каждый
день случиться может… а голова! Нет, ты пойми меня, ты вникни
в мои усилия! Голова, братец, это, так сказать, центр, седалище…
Первое
дело, что никто ей этой Варсонофии,
в душу не лазил: стало быть,
дело возможное, что она и продаст; второе
дело, что весь я, как есть,
в одном нагольном тулупишке, и хоша взял с собою пистолет, однако употребить его невозможно, потому как
убийство совершать законом запрещается, а я не токмо что на каторгу, а и на покаянье идти не желаю; третье
дело, стало быть, думаю, они меня, примерно, как тухлое яйцо раздавить там могут вгорячах-то…
— Со вчерашнего вечера я обдумал
дело, — начал он уверенно и методически, по-всегдашнему (и мне кажется, если бы под ним провалилась земля, то он и тут не усилил бы интонации и не изменил бы ни одной йоты
в методичности своего изложения), — обдумав
дело, я решил, что замышляемое
убийство есть не только потеря драгоценного времени, которое могло бы быть употреблено более существенным и ближайшим образом, но сверх того представляет собою то пагубное уклонение от нормальной дороги, которое всегда наиболее вредило
делу и на десятки лет отклоняло успехи его, подчиняясь влиянию людей легкомысленных и по преимуществу политических, вместо чистых социалистов.
Тело отыскали
в пруде
в тот же
день к вечеру, по некоторым следам; на самом месте
убийства найден был картуз Шатова, с чрезвычайным легкомыслием позабытый убийцами.
— Вы ошиблись и выказали глупость и своеволие. А
убийство —
дело Федьки, и действовал он один, из грабежа. Вы слышали, что звонят, и поверили. Вы струсили. Ставрогин не так глуп, а доказательство — он уехал
в двенадцать часов
дня, после свидания с вице-губернатором; если бы что-нибудь было, его бы не выпустили
в Петербург среди бела
дня.
— А какое отношение с общим
делом, — закипел Липутин, — имеют интрижки господина Ставрогина? Пусть он там принадлежит каким-то таинственным образом к центру, если только
в самом
деле существует этот фантастический центр, да мы-то этого знать не хотим-с. А между тем совершилось
убийство, возбуждена полиция; по нитке и до клубка дойдут.
— При Сусанне Николаевне я не хотел говорить, чтобы не встревожить ее; но вот что мне пришло
в голову: если племянник мой действительно стрелял
в жену свою, так это уголовщина!.. Это покушение на
убийство!..
Дело должно об этом начаться!..
— Именно, сударь, так! — подтвердил и Очищенный, — меня, когда я под следствием по
делу об
убийстве Зона прикосновенным был, не раз этак буживали. Встанешь, бывало, сейчас это водки, закуски на стол поставишь, покажешь свою совесть — и опять заснул! Однажды даже меня
в острог после этого повели — я и там крепко-прекрепко заснул!
— Ежели против мачех, так это совсем пустое
дело: от этого мачехи лучше не станут, — настойчиво говорил каменщик. — А против Петра — тоже зря: его грех — его ответ! За
убийство —
в Сибирь, больше ничего! Книжка — лишняя
в таком грехе… лишняя будто, ась?
Дела обвиняемых
в преступлениях лиц решали по шариату: двух людей приговорили за воровство к отрублению руки, одного к отрублению головы за
убийство, троих помиловали. Потом приступили к главному
делу: к обдумыванию мер против перехода чеченцев к русским. Для противодействия этим переходам Джемал-Эдином было составлено следующее провозглашение...
Дорогой шло безудержное пьянство,
в котором старшие не мешали рекрутам, чувствуя, что идти на такое безумное
дело, на которое они шли, бросая жен, матерей, отрекаясь от всего святого только для того, чтобы сделаться чьими-то бессмысленными орудиями
убийства, слишком мучительно, если не одурманить себя вином.
В самом
деле, спросите порознь каждого человека нашего времени о том, считает ли он не только похвальным, но достойным человека нашего времени заниматься тем, чтобы, получая за это несоразмерное с трудами жалованье, собирать с народа — часто нищего — подати для того, чтобы на эти деньги строить пушки, торпеды и орудия
убийства против людей, с которыми мы желаем быть
в мире и которые этого же самого желают по отношению нас; или тем, чтобы опять за жалованье посвящать всю свою жизнь на устройство этих орудий
убийства, или на то, чтобы самому готовиться к
убийству и готовить к этому людей?
В другой брошюре, под заглавием: «Сколько нужно людей, чтобы преобразить злодейство
в праведность», он говорит: «Один человек не должен убивать. Если он убил, он преступник, он убийца. Два, десять, сто человек, если они делают это, — они убийцы. Но государство или народ может убивать, сколько он хочет, и это не будет
убийство, а хорошее, доброе
дело. Только собрать побольше народа, и бойня десятков тысяч людей становится невинным
делом. Но сколько именно нужно людей для этого?